Прикроватное китобойное судно.

Блондинка рассказывает об истории возникновения предприятия. В углу большой светлой комнаты находится закуток. На стене написано, что это – лаборатория. На лабораторном столе стоят бутылки красного вина и фужеры. Бородатые молодые люди говорят о процессе возгонки молодого вина. У молодых виноградарей – влажные глаза с поволокой. Зрачки нежных глаз смотрят в разные стороны. В каждом зрачке – истовая любовь к своему ремеслу. За плечами – пять лет обучения мастерству виноделия.
- Мы проверяем качество вина и добавляем недостающие компоненты. Отстаиваем и перемешиваем продукт. Пробуем. Снова мешаем и отстаиваем. После обеда молодое вино разливается по бутылкам. Мы бутылируем готовый продукт со всем имеющимся вниманием, сколько там его остаётся ближе к обеду.

Эти счастливые люди обязаны пить на работе. В питии на работе заключается смысл самой работы. Экскурсовод обращается к группе туристов:
- Пожалуйста задавайте вопросы.

Я поднимаю руку. Меня интересует только один вопрос: имеются ли вакансии? И куда я могу отнести заявление с просьбой о приёме на эту работу. Муж извиняется перед экскурсоводом, объясняя особенности славянского менталитета и некоторые трудности в социальной адаптации русской жены. Когда я вернусь домой, то непременно попрошу доктора переоборудовать мою лабораторию, оснастив её необходимым сабжем. Мне жизненно не хватает этих высоких бутылок и стеклянных фужеров. Начальство не осудит. Начальство поймёт, но не прислушается к пожеланиям трудящихся.



По окончании экскурсии в каждую руку вложили золотистый пластиковый жетон, стоимость которого равняется стакану молодого виноградного вина. Мрачные потолки бара при винодельне имеют цвет старого янтаря. В этом воздухе растворился дух весёлого Бахуса.
Налей! Выпьем, ей Богу, еще. Бетси, нам грогу стакан
Последний в дорогу. Бездельник, кто с нами не пьет.
Налей полней стаканы! Кто врет, что мы, брат, пьяны?
Мы веселы только немного. Ну, кто ж так бессовестно врет?

Весёлое молодое вино ненадолго мутит мозг, чтобы моментально развеяться и исчезнуть не оставив никаких следов. Ужинали на берегу озера Эри. Над набережной стелется густой запах жареных кур. Сочные куры медленно поворачиваются над открытым огнём.
- Дорогая, что ты будешь пить? – усатый папа движется по направлению к барной стойке.
Я хочу бакарди. Я заказываю бакарди.
- Дорогая, бакарди нельзя хлестать в неразбавленном виде. Скажи бармену, чем можно разбавить твоё бакарди.

Если правила хорошего тона запрещают пить бакарди в неразбавленном виде, то пусть в него добавят водки. Я всегда ратовала за неукоснительное соблюдение правил хорошего тона. Потому что правила хорошего тона возникли не на пустом месте.

Из стен Петербуржской Академии художеств вышло великое множество художников и художественных критиков. В середине семидесятых, в числе прочих критиков из Академических стен вышла моя матушка. Дюжину лет спустя некоторые критики слетелись на свет керосиновой лампы, висящей во дворе деревенского дома, принадлежащего одной Петербуржской даме-искусствоведу.

Тёплыми летними вечерами над Западной Даугавой стелился туман. Деревенские сады посёлка Чурилово спускаются к самой реке. На холме стоит библиотека, под холмом – избы и бесконечные яблочные сады. Утром и вечером деревенский пастух гоняет вверх и вниз по улице своё чёрно-белое стадо. В окно избы заглядывает любопытная корова с пушистыми ресницами и воинственными рогами. Корова мычит.
( древняя рецензия )

Морис Утрилло ничего не придумал, небрежной кистью пройдясь по шершавым стенам Момартра.


( и другие фотографии>>> )

Мужчины в белых халатах всегда вызывали у меня симпатию. Помните анекдот, где внучка спрашивает бабушку:
- Правда ли, что жизни каждой женщины должна быть одна большая светлая любовь?
- Правда, внученька.
- Бабушка, расскажи мне: кто был твоей большой светлой любовью?
- Моряки, внученька. Моряки.

Я всегда боялась, боюсь, и буду бояться уколов в глаз. Удушливые приступы страха душат меня каждый раз, когда перед моим расширенным зрачком возникает тонкий силуэт шприца. На остром конце стальной иглы дрожит капля лекарства. Впереди – очередная операция на глаза.
Анестезиолог присел на край кровати и держит меня за руку.
Анестезиолог уговаривает сдаться без боя.
- Голубушка, где вы работаете?
Я боялась анестезиолога и клацала зубами. Ответ нашёлся в истории болезни.
- В музее? Есть ли в вашем музее редкости, достойные кражи? Будете выписываться – дадите наводку.
- На водку? – я перестала бояться этих внимательных коричневых глаз, ласково подмигивающих между маской и белым чепцом. Эти тёмные влажные глаза были единственным живым местом, среди белизны больничных простыней и сталью шприцов.
- На водку могу дать прямо сейчас. Вам сколько не хватает?

Снующие вокруг медсёстры на секунду остановились. Предоперационная палата наполнилась женским смехом. Я начала рыться в карманах пижамы в поисках подходящей купюры. Доктор ласково потрепал меня по плечу и сказал, что я ему нравлюсь. Он принёс иглу потоньше, из специального шкафчика для своих.
- Ты – смешная, - сказал анестезиолог Корицын, - Я к тебе потом зайду.
Я внимательно посмотрела на врача. Без очков врач показался мне красавцем.
И я кивнула.

На второй день после хирургического вмешательства моё одинокое лежание в двухместной палате неожиданно прервалось. В помещение ворвался мелкий коренастый доктор в белом халате, в шапочке и в маске, свисающей с одного уха.
- Я – доктор Корицын, – Врач решительно прижал меня к своей широкой груди. В моё бедро упирался продолговатый твёрдый предмет непонятного происхождения. Предположительно - фонендоскоп.

Доктор затеял дежурную беседу, во время которой он хищнически прижимал к себе моё слабое тело и решительно перемещался в сторону койко-места. Мне привиделась ужасная картина. Что на самом необратимом месте грехопадения, когда остановиться уже нельзя, а кончить ещё рано, дверь палаты внезапно откроется и дежурная хирургическая бригада вкатит внутрь кушетку со свеже-прооперированной слепой старухой.
Я вслух поведала о своём видении.

Анестезиолог отступил, но погрозил пальцем и сказал, что зайдёт позднее. В течении последующих двух дней он периодически вбегал в палату и ситуация с фонендоскопом повторялась. Иногда очертания твёрдого прибора возникали ближе к левому карману. Иногда – ближе к правому.
Надо сказать, что больничная скука была невероятной и набеги доктора несколько развлекали меня. А потом ко мне действительно подложили слепую старуху.

Однажды в обед у меня зазвонил телефон. Корицын спросил: не хочу ли я прийти на свиданье?
Я сказала, что хочу и поинтересовалась культурно-развлекательной программой. Доктор Корицын сказал, что покажет мне город, и что мы куда-нибудь сходим. Мы назначили стрелку на трамвайной остановке.

Стрелка состоялась. Анестезиолог Корицын явился во всей красе: свежебрит, слегка пьян и одет в приличный серый костюм. Он сказал:
- Поехали, - и поймал такси.
Жёлтое такси с шашечками на боку проехало мимо трёх ресторанов и не остановились ни в одном.
- Куда мы едем?
- Ко мне.
Ко мне, так ко мне.
Мы приехали в недостроенную квартиру, находящуюся в недостроенном доме недостроенного района. Мы вошли в недостроенную кухню.

- Деточка, подождите меня, я переоденусь.

Корицын вскоре вернулся на кухню. Серый костюм и шёлковый галстук исчезли. А вместе с галстуком исчезли медицинская харизма и профессиональный лоск. Врач был одет в синие тренировочные штаны с протянутыми коленками и в сальную, некогда белую майку без рукавов. Перед майки был покрыт огромным количеством мелких дыр. Звёздная дырявая россыпь скрывала слегка тронутый жирком, мускулистый живот.
Лучше бы я увидела эту майку и эти штаны до операции и без очков.
Новому ясному взору открылись неаппетитные детали. Из-под майки торчали неопрятные клочки грудной шерсти. На плечах шелушился облезлый загар.
Я спросила:
– Нельзя ли одеть рубашку и джинсы?
Анестезиолог сказал, что дома он одевается только так.

Солнце клонилось в закат. Рефлекс голодающих собачек Павлова тревожно забулькал во мне желудочным соком.
- Мы кушаем?
- Кушаем, - сказал доктор Корицин и достал из шкафа бутылку водки для себя и бутылку вина для меня.
Мы начали кушать водку, запивать её вином и курить гавайские сигары. Шучу. Мы курили вульгарные сигареты. Врач рассказывал о бурных буднях советского врача. Будни состояли из операций, пьянства и разврата.
- Ты будешь мыть меня в ванной? –этот вопрос застал меня врасплох.
Мне было нехорошо от смеси вина и лекарств. Очень хотелось кушать и спать. Мытьё лечащего врача не входило в мои планы.

Корицын сходил в кладовку и втащил в кухню ящик с картошкой. Лето заканчивается. Прошлогодняя картошка пожухла и сморщилась, как яйца паралитика. На картофельных боках висят блёклые корневые побеги, двадцати сантиметров в длину. Я отказалась чистить и жарить прошлогоднюю картошку. Тогда анестезиолог вытащил пол-буханки вчерашнего чёрного хлеба и банку с растаявшей тушёнкой.
Мы красиво накрыли стол для романтического ужина.
- Это ничего, что ты не умеешь готовить, – сказал доктор.
Нету такой барышни, которая стала бы чистить картошку на первом свидании. И нет такого закона, чтобы заставлять барышень чистить картошку для ленивых лекарей.

Мы медленно пили водку и вино. Водка, вино и летняя жара укачали меня. Пространство вокруг начало вращаться в различных направлениях. Внезапно налетевший вертолёт закрутил моё сознание в вихре алкогольных паров. Я дошла до ближайшего топчана и упала, свернувшись калачиком и подложив руки под щеку. Комната вращалась вокруг своей оси, постоянно меняя угол наклона.

Анестезиолог пришёл следом и сел на край кровати. Он отдавил мне обе ноги и сказал, что сейчас самое время раздеться догола и предаться нехитрым любовным утехам. Докторское лицо постоянно двоилось и меняло свои очертания. Под синим трикотажем спортивных штанов советского образца мне привиделись два напрягшихся члена и четыре яйца. Я слабо оттолкнула Корицынскую плоть и врач неожиданно очутился на полу.
Любовные утехи не состоялись.
Моё сознание провалилось в липкие тревожные сны о белых больничных коридорах. Алкоголь булькал и пенился, поднимаясь от желудка к голове. Сны прерывались густым храпом представителя самой гуманной профессии. Корицын спал в соседней комнате, калачиком свернувшись под пустым пододеяльником.

Утром доктор прописал мне остатки вина, для снятия абстинентного синдрома. Обвинил в не оправдании его мужских надежд. Меня до сих пор иногда мучает совесть. Иногда мучает, иногда не мучает.

На краю живописной скалы стоит дом. В доме четыре этажа. Из окон гостиной открывается вид на туманное озеро. Над тяжёлыми ветвями старинных дубов парит одинокая белая птица. Через цветники скользит узкая тропинка, которая петляет между тяжёлыми кустами роз и неожиданно упирается в камыши. Мелкие волны раскачивают пришвартованный белый катер. Дом - не дом, а замок с башенкой наверху.

Госпожа Надежда удачно вышла замуж за английского аристократа. Им обоим наскучил Лондон и наскучили Карибские острова. Мисс Надежда и её английский муж решили поселиться между Лондоном и бассейном Карибского моря. Так, чтобы и Лондон, и Карибы были одинаково удалены от их виллы. Англичанин много ездит по своим английским делам. Добрая Надежда нежно прижимает к плечу голубоглазую дочь: смесь английского с нижегородским.

Англичанин часто звонит жене, буднично докладывая о покупке розовых пинеток для девочки. Между делом он спрашивает добрую Надежду: не нужно ли купить новый самолёт? Для него нет разницы между самолётом и пинетками. Самолёт и пинетки – это равнозначные вещи домашнего обихода.

Центральная Индиана располагается южнее Украины. На улице быстро темнеет. Ночь сваливается на землю неожиданно, как сухой лист с осеннего дерева. Замок стоит на отшибе, вокруг него располагается тенистый парк, заросший тёмными дубами. Когда солнце закатилось за горизонт, над замком сгустилась невероятная тяжёлая темнота.
Добрая мисс Надежда велела оставаться у них:
- Поздно. Темно.
- Да, - думаю, - положим детей и будем разговоры разговаривать.
Русский мальчик и английская девочка уложены по кроваткам.
Мисс Надежда неожиданно быстро скопытилась. Уснула и спит, забыв о ночных разговорах. Я – сова, ближе к десяти вечера я по-настоящему просыпаюсь и хочу говорить.

Я отправилась на поиски компьютера.
Почитаю или разложу пасьянс.
На первом этаже компьютера не оказалось. Я спустилась в гараж, где в лунном свете поднимались серебристые рога мотоцикла Харли-Девидсон. Над тёмным силуэтом короля мотоциклов крутится винтовая лесница. Я поднялась вверх и оказалась в маленькой комнате с одиноким узким окном на потолке. На одиноком столе стоит одинокий ноутбук. Спустя пять минут я поняла, что эта семья имеет все жизненные блага, кроме русского алфавита.
Рассказ о русской женщине и её английском аристократе начнётся словами "На краю живописной скалы стоит дом". Буквы латинского алфавита сложились в полу-слово "На кр". После чего я временно утратила интерес к писанию путевых заметок.

Вскоре меня начали тревожить первые признаки удушья. Я старалась дышать ровно, наблюдая плывущие перед глазами розовые круги. Расстегнула воротник рубашки, но это не помогло. В доме не работал кондиционер, а лёгкий запах свежей краски сочился изо всех углов.

Я решила спуститься вниз.
Щёлкнула выключателем и сделала два шага в сторону. Вокруг царила непроглядная тьма. Такая тьма бывает только в старинных богатых домах с великим множеством комнат. Не зная куда идти, я начала шарить перед собой, ощупывая неровную штукатурку чужих стен.
В поисках двери или выключателя я натыкалась на бесконечные углы незнакомых арок. Два раза неловко подскользнулась, спускаясь с лестницы. И наконец попала в залу, которую мне не показывали ранее. Сквозь огромное окно, занимающее всю стену, светились очертания ночного озера. Парит ли над озером злая тень рыцаря Като?
Я нашла другую пустую комнату. Нашла ванную, где в свете тусклого ночника блестела недопитая пыльная бутылка красного вина. Я прищурилась и прочитала этикетку, желая убедиться, что это не олифа и не яд для мышей и крыс.
Кислое калифорнийское вино перекатывалось близко ко дну бутылки.
Сидя на краю мраморной ванной я медленно хлебала содержимое:
- Это – не мой дом и я не знаю куда идти.
Рыская в темноте, я походила по балкону и нашла две тупиковые комнаты. А потом заблудилась в стенном шкафу.

Спускаясь по парадной лестнице, я нашла работающий выключатель. Так короткими перебежками от выключателя к выключателю я спустилась вниз, где увидела привидение. Голый мальчик бродит по гостиной, тряся младенческими мудями.
- Отчего ты не спишь, дорогой дядя Коля?
- А ты мне плюшевого медведя дала?

Приведение оделось. Мы собрались домой. Тихо прокрались к выходу и сели в нашу чёрную машину. На чёрной-чёрной машине мы поехали по чёрной-чёрной дороге мимо чёрного-чёрного озера.
– Гуд бай Мисс Надежда, - сказали мы, глядя на темноту и прощаясь с темнотой. Мыс Доброй Надежды остался позади, скрывшись за поворотом.